...Мы на крейсере «Жданов»
каждый день неустанно
нашу трудную службу несем...
(из корабельного гимна)

Это происходило еще в те времена, когда американцы нас боялись, когда флотская служба считалась престижной, когда практически невозможно было увидеть ржавые потеки на бортах кораблей, а на восемь рублей посидеть в ресторане «Херсонес» признавалось обыденностью. Севастопольская бухта дышала активной корабельной жизнью, где сновали баркасы и катера, исправно отбивались склянки, одни корабли возвращались в базу, другие готовились к походу.

В Госпитальной бухте на бочках номер один одиноко и целеустремленно стоял крейсер «Жданов», вперив в небо таинственные «рога» антенн мощного радиопередатчика. У корабля была своя жизнь и непростая судьба, затейливо переплетенная с судьбами членов экипажа, ломая или закаляя их характеры. Корабль готовился к боевой службе.

Главный корабельный связист, тяжело проснулся в своей каюте и машинально сунул ноги в офицерские ботинки. Там было мокро и вязко. Рядом с ботинками тихо поскуливал слепой еще щенок, который под утро, как оказалось, справил туда свою нужду. День в боевой части связи не задался.

Накануне офицеры крейсера достойно отмечали убытие на боевую службу в Средиземное море, планомерно посещая «кабаки» родного Севастополя. Начальные злачные точки прощания с землей зависели от личных вкусов и привязанностей моряков, но к завершению вечера, как правило, основная компания собиралась в «Бригантине». Зал чернел от офицерских тужурок и был настолько нашпигован секретной информацией о предстоящем боевом походе корабля, что если бы в ресторане присутствовал какой-либо завалящий шпион, то он завалил бы свой «пентагон» разведданными по самую завязку.

Народ братался, переходя от столика к столику, чем создавал удивительные атмосферу домашней уютности, подкрепленной крепленым вином крымского разлива. Портвейну и водочке отводилась значимая роль мерила любви к родной земле и ближайшим родственникам, разлука с которыми была неотвратимой и долгой. Разнообразие закусок на столе определялось строгим стандартом денежной наличности в карманах офицеров и, как правило, оставалось не съеденным по причине наличия более важных дел — разговоров и танцев. Горе тому представителю пехоты, оказавшемуся в своей зеленой форме за одним из столиков ресторана, поскольку каждый моряк от чистого сердца считал своим долгом заказать оркестру незамысловатую песню про танкистов, чем предполагалось, по замыслу, поставить бедолагу на место в сложной иерархии взаимоотношений видов вооруженных сил.

Неожиданно и одновременно закономерно, на входе ресторана возникла неоднозначная фигура командира крейсера, всем своим видом демонстрируя строгость, значимость и родительские чувства. Командирское искусство управлять экипажем, как ни странно состоит в диком балансе требовательности, вплоть до жестокости, и отеческого либерализма в самой извращенной форме. При этом час «Х» перехода от одной крайности к другой никому кроме него не был известен. Единственным косвенным разведпризнаком его психологического состояния являлся наклон козырька фуражки: надвинут на глаза — жди разноса, по-казачьи приподнят вверх — полное благодушие.

Зал ресторана взвыл от восторга, и каждый столик готов был биться до последнего, чтобы заполучить командира к своей скатерти. Но мудрость его дипломатии все поставило на свои места. Никого не обидев, обойдя всех, каперанг пожурил одних за неприличный вид, других приободрил, а третьим дал понять, что вечер отдыха для них завершен. Резюме его было кратким: к 24.00 холостякам быть на крейсере, а женатым — поутру.

Итак, главный связист, озверевший от собачьей наглости, бесцеремонно перебазировал щенка в офицерский коридор, где уже проводилась малая приборка. Судьба пса была решена положительно матросами-приборщиками. Щенка назвали «Бубликом» в честь мичмана Бублика, заведовавшего съестными припасами на корабле в надежде на его отзывчивость при дальнейшей кормежке животного.

«По местам стоять, корабль к бою и походу приготовить!» — команда вахтенного офицера бесцеремонно подвела черту под застойным пребыванием на берегу и начала отсчет чего-то нового на ближайшие несколько месяцев боевой службы. Переход до точки якорной стоянки номер пять в проливе Китира-Андикитира был рутинным. На греческих островах просыпались мирные эллины, когда крейсер занял почетное флагманское место в стояночном ордере, где уже два десятка кораблей, включая американцев, внешне мирно болтались на якорях, зорко наблюдая друг за другом. Для 6 флота США базирование в открытом море считалось экзотикой, поскольку все базы Средиземноморья были в распоряжении янки, а для нас — норма жизни.

 

На крейсере быстро подняли вымпел командира 5 эскадры ВМФ и понеслось. Боевые и повседневные задачи затейливо переплетались, попеременно перетягивая одеяло на себя по причине их сиюминутной важности и значимости. Периодически крейсер снимался с якоря по-стариковски кряхтя и выплевывая в небо хлопья сажи, менял точки стоянки, вводя американцев в легкое недоумение, вел разведку противника, боролся с крысами и тараканами, отражал условные атаки супостата, пополнял запасы и постоянно заботился о высоком морально-политическом духе личного состава. Одним словом, на корабле шла размеренная боевая подготовка.

«Корабль — не веселый» — безапелляционно рубанул начпо. «А посему всему экипажу петь песни. Вечером. Перед ужином. Под баян. Громко».

«Обязательно! Мудро!» — в восторге подхватил главный корабельный замполит и мгновенно напустив на себя бескомпромиссную строгость, сурово обвел взглядом своих замов. Те сосредоточенно записывали указания в блокноты, предвкушая красочные отчеты о проделанной гигантской работе с личным составом и новых формах ее ведения. Только экипаж крейсера еще ничего не подозревал об очередной напасти, выраженной в хоровом издевательстве. И отчего ему быть веселым после нескольких месяцев пребывания в море?

Работа закипела. Начальник корабельной типографии Шура срочно распечатывал тексты патриотических песен. Баянист корабельного оркестра неутомимо подбирал мелодии. Замполиты боевых частей и служб составляли поименные списки личного состава, чтобы , не дай бог, кто-то остался неохваченным общим безумием вокального веселья. Шли бесконечные инструктажи на разных уровнях служебной подчиненности, связисты вооружали микрофоны, боцмана проверяли свое палубное хозяйство, командиры подразделений в очередной раз были проинструктированы о 100% явке и неотвратимости наказания за плохую организацию спевки. И вот день настал. Начпо стоял на возвышении, как трибун, и зорко контролировал степень раскрытия ртов, вокальную отдачу и, естественно, уровень веселости каждого в отдельности и всего коллектива в целом.

«...Легендарный Севастополь — слава русских моряков...». Слова песни отражались от морской глади и достигали кораблей 6 флота США, поставленных в полный стопор от вокальной вакханалии русских. Удивительное и закономерное совпадение спевки с вечерней молитвой американцев, которых вывели на верхние палубы военные капелланы, только усиливало всеобщий экстаз. Их слова обращения к богу были бесцеремонно прерваны нестройным воем советских моряков. Позабыв о молитве, «янки», обрывая леера, с восторгом и ужасом взирали на их странное мероприятие. Крейсер «Жданов» веселился.

«Бублик» подрос и за нормальных людей признавал только тех, у которых на плечах были погоны. Но из этого круга он особо выделял по совершенно неопределенным критериям ряд офицеров, чья психологическая устойчивость, по его мнению, не отвечала требованиям корабельного общежития. Основным объектом своего пристального внимания пес выбрал командира эскадры по прозвищу «Курт». Апофеозом собако-человеческой несовместимости являлся их диспут в ходе демонстрации кинофильмов.

Как правило, показывали фильм «Нейтральные воды», где в роли старпома снялся начальник штаба эскадры Александр Петрович Ушаков в его бытность командира ракетного крейсера «Грозный». Когда кинозал на юте заполнялся личным составом, для эскадренного начальства выносились три персональных кресла весом по пять пудов. Естественно, самое главное нахально занималось «Бубликом». Начштаба и начпо , не замечая пса, по-деловому занимали свои места, а «Курт», грузно осев от ответственности и поддержания выражения собственного лица, неуверенно говорил: «Пшёл!».

«Гав!» — задорно отвечала собака, и далее диалог никогда не отличался особым разнообразием. Восторгу личного состава не было предела. Все это продолжалось до тех пор, пока дежурный матрос-кинолог не укрощал пса.

 

Во избежание дальнейших безобразий ждановские замполиты, как всегда, корпоративно приняли заведомо ложное решение утопить животное. На крейсере назревал бунт...

В печальном списке фильмов-неудачников находилась и лента «Чайковский», поскольку ее не удалось ни разу досмотреть до конца: то штормовое предупреждение, то внеплановые боевые задачи, то просто волевое решение командования. В очередной несчастливый сеанс, командира группы ОСНАЗ сорвал с культурного отдыха перехват радиограммы американцев о столкновении с неизвестной подводной лодкой. РДО было передано открытым текстом с указанием координат происшествия.

Безуспешно осназовец пытался добиться от штабных подводников информации о наличии в районе бедствия нашей ПЛ. «Где-то плавала одна, но доклад от нее последует только ночью» — грустно констатировали они. Все это продолжалось до тех пор, пока к разборкам не преступил начальник штаба, внепланово прервав вечернюю рыбалку. Он поставил всех на уши виртуозно и доходчиво используя специальные слова. По боевой тревоге крейсер снялся с якоря и, тяжело вздохнув, скользнул в темноту ночи Ионического моря. Через несколько часов сигнальщики доложили о ярко иллюминированной группе кораблей США, которые на растяжках волокли тот несчастный фрегат «Нокс». Крейсер еще резвее понесся в точку происшествия.

А в это время наша лодка, всплыв в надводное положение и, естественно, не доложив о телесном контакте с противником, лихорадочно осматривалась в отсеках. Вскоре над водной гладью широко и свободно разнеслись глухие звуки с волшебной вязью ненормативной лексики — то подводный экипаж самозабвенно рихтовал кувалдой легкий корпус. При виде крейсерского катера под флагом командира эскадры у лодочников началась падучая болезнь на фоне всеобщего заикания.

Как оказалось, «янки», обнаружив на позиции лодку, самозабвенно роняя пену от усердия, принялись гонять ее по району патрулирования. Устав от преследования в последней надежде оторваться от противника ПЛ легла на грунт, благо глубины позволяли. Фрегаты застопорили ход и чутко прислушались. «Ушли» — подумали подводники и всплыли. Судьба «Нокса» была предопределена. Рубка лодки точно по килю вошла в машинное отделение американца, воинственность которого мгновенно улетучилась. В эфир открыто, на боевых частотах, понеслись крики о спасении, что так подвело советских подводников. Они долго пытались выяснить имя предателя и узнав о корабельной группе ОСНАЗ бросали злобные взгляды на ее командира и нарочито публично лишали его права на получении взятки в виде тараньки. Фильм «Чайковский» больше на корабле не демонстрировался...

Для военных моряков все события в море происходят неожиданно и внепланово. Хотя над Кипром тучи военного переворота сгущались безобразно долго, однако последовавшие затем события застали врасплох не только советскую разведку, но и американцев. Началом всеобщего безумия послужил перехват корабельной группой ОСНАЗ переговоров англичан о наличии на борту транспорта сорока членов семей русской колонии, эвакуированных с острова по причине возникших там беспорядков. Вероятно, и натовцы получили подобную информацию, поскольку дальнейшие действия всех соединений были на удивление единообразными. Поначалу хаотичные движения моряков наконец-то приобрели какой-то смысл и далее только ленивый не помчался к Кипру якобы защищать свои национальные интересы. Вокруг острова бестолковой толпой сгрудились четыре авианосца с бесчисленным количеством кораблей охранения, которым бесстрашно противостояли крейсер «Жданов», эсминец «Решительный» и тральщик «Вакуленчук», что по оценке командования, было вполне достаточным.

На командном пункте разведки сложилась нервозная обстановка не только из-за стремительного развития событий, но и кадровой чехарды. Старый начальник, имея на руках пенсионное предписание, в окружении скарба и топливного авиабака от американского самолета-разведчика «Виджилент» для своей дачки под Севастополем в ожидании попутного транспорта счастливо мечтал о высоких урожаях помидоров, когда Родина вновь призвала его под свои знамена. Новый же руководитель, несмотря на высокое воинское звание, еще путался в специальных терминах морских сражений и вообще был шокирован внезапно навалившейся на него ответственностью за судьбы вверенных сил и средств.

Завязалась интрига. Противоборствующие корабли зорко следили друг за другом, ожидая подлянки в виде активных действий. Американская десантная группа кораблей с усиленным батальоном морской пехоты нервно скользила по кромке территориальных вод Кипра на траверзе порта Лимассол, демонстрируя готовность к высадке и тем самым провоцируя нас на ответные шаги. Начальный хаос и сумбурность телодвижений кораблей и штабных офицеров удалось несколько погасить, однако в воздухе по-прежнему присутствовало необъяснимое предчувствие неблагоприятного развития обстановки. Тем не менее, очередной день исторического противостояния сил противников не предвещал кардинальных изменений и в целом способствовал хорошему настроению командования. Штаб, включая корабельных разведчиков, в хорошем темпе готовился к утреннему докладу. Главный осназовец корабля, проведя достаточно успешную, но бессонную ночь на КП, посчитал неприличным предстать перед руководством в небритом виде и, оставив за себя подчиненного лейтенанта, со спокойной совестью спустился в каюту. Вернувшись на командный пункт после недолгого отсутствия он констатировал сложную беготню по всему периметру штабного пространства эскадры. «Высаживаются, гады» — с упоением доложил лейтенант о неких действиях американцев. На красивой разноцветной разведывательной карте была нанесена точка местонахождения десантной группы США в двух милях от берега, тогда как территориальные воды Кипра составляют двенадцать миль. Поскольку дымка не позволяла визуально подтвердить действия десантников, то вывод о высадке был сделан чисто умозрительно. Четко следуя инструкции, лейтенант благополучно отрапортовал начальнику штаба и в нервном ожидании дальнейших событий, как настоящий флотоводец, склонился над картой. Адмирал с присущим ему знанием военного искусства грамотно и с блеском доложил Главкому ВМФ о наглых действиях американцев.

Элементарная перепроверка координат вертолетоносца установила, что при нанесении места была допущена досадная ошибка на десять миль, ровно на одно деление по масштабу карты. Волосы на голове осназовца вздыбились и тут же опали от ужаса произошедшего Его стремительный рывок за начальником штаба эскадры не удался, поскольку тот счастливый и гордый от содеянного деловито возвращался к разведчикам. Сакраментальный вопрос адмирала об изменениях в ситуации повис в воздухе, так как в суматохе лейтенант очень качественно ластиком подтер предыдущее место вертолетоносца и, как ни в чем не бывало, нарисовал его на кромке территориальных вод, всем своим видом показывая, что так и было.

Осознав подлог, начштаба произнося поначалу неприличные слова типа «ык-ык» наконец, вывел челюсть из зацепления и с криком почему-то «фашисты» кулаком разбил полутора сантиметровый плексиглас планшета, рассчитанный на взрыв авиабомбы. Затем еще раз, обозвав всех интеллигентно «фашистами» и выгнав личный состав с КП надолго впал в депрессию, приговаривая: «и нечего теперь тут везде яйцами трясти». А в Главном штабе ВМФ готовился доклад в Политбюро о вмешательстве США во внутренние дела иностранного государства с рекомендациями об аналогичных советских действиях...

Характерно, что в конечном счете мрачные периоды исторической действительности заканчиваются даже на флоте. Турецкая интервенция на Кипре была остановлена, в том числе при флотском участии, хотя османы и оттяпали у греков треть острова. Был проведен всесторонний и масштабный анализ действий сил и средств, по результатам которого многие штабные офицеры представлены к наградам. Пусть в последующем корабельные разведчики были милостиво реабилитированы начальником штаба, тем не менее, последний испытывал прямо-таки патологическое наслаждение вычеркивая их фамилии из списков на награждение.

Страсти в восточном Средиземноморье постепенно улеглись, предоставив морякам возможность зализать свои раны по месту базирования. Словно бредущее разномастное стадо, корабли расслабленно и мирно двигались в западном направлении. Крейсер «Жданов» безропотно возвращался в точку якорной стоянки номер пять, где кроме воды, рыб, лангустов и усиленной партийно-политической работы ничего не было. Натовцев же ожидали уютные порты Италии, и они спешно приводили в порядок документацию, пакуя ее в громадные полиэтиленовые мешки с целью последующего затопления, чтобы ничто не могло задержать их при сходе на берег. Как это не удивительно, но подобная работа у противника поручается таким же матросам-волосанам, что и на нашем флоте. Грузики от мешков, естественно, отрывались и они беззащитно колыхались в кильватерном следе авианосцев и кораблей охранения.

Как не умоляли осназовцы командира крейсера, по крайней мере, лечь в дрейф, чтобы выловить хоть парочку контейнеров, он был непреклонен — «Мы — не мусорщики. Мы — боевая единица!». Поэтому только природная сметка и настырность позволила разведчикам с помощью хитроумного устройства типа «сачок» поднять на борт мешок с мусором. Нет, там не было селёдочных хвостов и банок от кильки в томатном соусе. Халатность супостата оказалась на порядок выше: планы боевой подготовки, черновики заявок на авиационное топливо для палубной авиации, акты технического состояния техники и письма бойцов мамам и девушкам о планах перемещения кораблей на всю перспективу. При наличии в загашнике подобной информации разведка может спокойно переходить в состояние анабиоза. Даже режим периодически вводимого радиомолчания не оставлял американцам шансов на безнаказанные тайные операции. Существенным недостатком мусоросборки может явиться только чрезмерная бдительность чекистов-особистов и особо рьяных замполитов, которые всякий контакт с лицом или предметом иностранного производства рассматривают как прямое предательство родины.

В отличие от крейсера чахлые кораблики радиоразведки никогда не гнушались черновой работы и всегда с достоинством подбирали все, что плохо лежит, поскольку в этом и состоит главный принцип разведки, а их офицеры неустанно кололи дырки на тужурках под ордена.

Наконец-то по кораблю пронесся совершенно секретный очаровательный слух о том, что на такое-то число заказан проход Черноморских проливов. Домой! С этого момента самым популярным и авторитетным человеком на крейсере становился штурман, который на спор мог в любой момент мгновенно выдать количество секунд остававшихся до входа в Севастополь.

Переход красивейшим Эгейским морем и далее проливами Дарданеллы и Босфор в Черное море, как и в начале похода, вновь был рутинным, пока флотское начальство не решило плюнуть в душу героям-надводникам. Вместо триумфального возвращения в базу крейсер на неопределенное время был перенацелен на обеспечение ракетных стрельб. В принципе задача не являлась сложной — нужно курсировать по периметру полигона и отгонять туповатые гражданские суда, так и норовящие влезть в опасный район.

Главный корабельный осназовец с упоением вычерчивал графики диаграмм ведения разведки противника, когда по боевой трансляции в каюте раздался всегда узнаваемый голос командира: «Командиру группы ОСНАЗ прибыть на ходовой мостик. С английским словарем». Картина, открывшаяся наверху впечатляла — двухсотметровый крейсер с вращающимися артиллерийскими башнями и антеннами с морской пеной по бортам шел параллельным курсом с белоснежным пассажирским лайнером под болгарским флагом. На его палубе поначалу безмятежно, а потом с возрастающим мандражом, в шезлонгах возлежала путешествующая публика, которая в конечном счете с ужасом наблюдала за непонятными телодвижениями железного монстра.

«Эта скотина прется в район стрельб. По-русски ни бельмеса. Заворачивай его» — сориентировал осназовца командир. В течение получаса по ближней аварийной связи на языке типа «английский» разведчик пытался убедить болгар, что их курс ведет к опасности. Наконец лайнер вник в суть грозящих последствий и, запаниковав, потребовал указать ему дальнейшие параметры движения. Естественно, смысл вопроса доходил до советского переговорщика также в течение получаса, что позволило несмотря ни на что морякам благополучно завершить стрельбы. «Теплоходу следовать по своему плану. Отбой!» — запоздало подвел итог командир, сел в удобное командирское кресло и устало опустил веки . Когда через двадцать минут болгары уяснили, что руки у них развязаны, в эфире на чистейшем русском прозвучал в принципе идиотский вопрос капитана:

— Мужики, что случилось-то?

— Так надо — важно ответил крейсер и после паузы — А чего мы на английском-то изгалялись?

— Так ваш командир уверенно спросил меня: «Дую спик инглиш?», Я думал, языковые учения по взаимодействию начались...

Крейсер набрал дополнительные очки в копилку добрых дел не дав погибнуть братьям-славянам и со спокойной совестью мог возвращаться к родному берегу. Штурман заключил пари на идеальность временного захода в базу, когда последний сигнал московского времени совпадал с пересечением форштевнем корабля боновых ворот, и выиграл спор. Офицеры корабля, сознавая утопичность своих надежд, все-таки ожидали скорого схода на берег. Только большой замполит в белой рубашке и благоухающий уже колготился на юте в ожидании плавсредства для убытия в политотдел якобы на доклад. Севастопольская бухта с ее бочками номер один, ресторанами, женщинами, патрулями, прочей гражданской несуразностью, обычаями и законами благосклонно принимала в свои объятья крейсер «Жданов». Для офицеров корабля начинался новый уклад жизни, который скоро надоест и душа вновь попроситься в море, что в свою очередь спустя какое-то время встанет поперек горла. И так до бесконечности, пока не настанет черед пенсии, академии, болезни или других субъективно-объективных обстоятельств.

А «Бублик» попал под машину, когда впервые в своей жизни сошел на берег и совершенно ошалел от хаотичности, враждебности и многоликости большого белого города.

Капитан 1 ранга В. ЛЕОНОВ

В рассказе использованы фотографии «ждановцев» В. Бушуева, Г. Тутунькина, О. Травкина, М. Сороки, севастопольца В. Костриченко.