Коэффициент дрейфа — показатель зависимости угла
дрейфа от условий плавания и конструкции корабля.
(Военно-морской словарь)

Лейтенант Юра Черпаков, по прозвищу «Черпачок», по мирским и морским стандартам на начальном этапе офицерского жизненного пути ничем не выделялся среди сотен себе подобных. Лобастый, округлый, с небольшими часто мигающими глазками, подчёркивающими его внешнюю доброту, уютными лопатообразными ладошками всегда готовыми что-то брать и также щедро раздавать, он, как среднестатистический шпион, мог легко затеряться в быту и на полях сражений. В гармонии с ладошками были и ботинки: большие, растоптанные до стадии лаптей с вечно налипающими на подошвы продуктами человеческой жизнедеятельности. Встречные щенки завидев такую обувь от ужаса обычно писались.

Больше всего на свете Юра любил жареную картошку, по возможности лучше на сале. Он и женился в первый раз перед выпуском из училища не столько из-за романтических чувств, сколько по причине непостижимой тяги к вышеупомянутому продукту. Будущая тёща оказалась первоклассной стряпухой, чем и завоевала для своей дочери мягкое сердце лейтенанта. Правда, картофельно-селёдочная нега их совместной жизни длилась всего одну неделю. Возвратившись как-то домой затемно после небольшого застолья с друзьями по случаю первой офицерской получки, «Черпачок» обнаружил дверь запертой. На вежливые стуки и интеллигентное покашливание никто не открывал, хотя свет горел вовсю, пахло жареной картошкой и чревовещал телевизор. Семья ужинала.

— Подержи его под дверью — наставляла тёща дочь. — Пусть знает своё место. И впредь никаких мужицких компаний без ведома жены. Юра совершенно обалдел от далеко идущих перспектив своего семейного бытия и, как не тяжело было лишаться сытости, благополучия и далее уютной старости, его решение было простым и вполне объяснимым. Не утруждая себя пересчётом купюр, он ополовинил пачку на глаз и в злорадном восторге забросил деньги в форточку с тем, чтобы покинуть этот дом навсегда. Так зарождались волевые качества офицера. Начиналась новая жизнь.

Новоиспечённым лейтенантом «Черпачок» прибыл в легендарный Севастополь, чтобы навсегда связать свою судьбу с морем. Зной, запах мазута, баркасы, катера, красивые женщины, корабли у причалов, бескозырки, несметное количество патрулей и толпы деревенеющих офицеров при их виде. Картина маслом. «...Севастополь, Севастополь, растуды тебя туды. Если б не было матросов, не приехал бы сюды!» — обречённо проносилось в головах лейтенантов.

В ожидании высочайшего решения своей судьбы флотское пополнение толпами шлялось по городу распушив перья от предвкушения приключений. Денег было мало, но на баночку кабачковой икры, триста граммов краковской колбасы и бутылку вина «Искристого» за один руль сорок копеек всегда хватало. Юра не шибко утруждал себя посещениями флотского клуба офицеров, где регулярно собирали лейтенантов для контроля наличия присутствия и раздачи направлений на корабли, справедливо рассудив: нужно будет — найдут. Его романтическая натура постоянно требовала неординарных поступков во всех жизненных ситуациях, причём никакие отрицательные последствия не могли сломить Юру на пути получения как духовных, так и плотских удовольствий.

Как-то ещё в курсантские времена после посещения городской бани и пива ему стало так хорошо, что при виде первого снега Юре до безумства захотелось летать. Но крылья особо не раскладывались и он подобно подбитому бомбардировщику, тихо повизгивая, носился по заснеженной улице в надежде подняться до звёзд. Естественные препятствия в виде стен домов и заборов он игнорировать не мог, поэтому при возникновении опасности просто падал на снег. Его более практичные братья по оружию только в силу верной морской дружбы безо всякого энтузиазма носились за «Черпачком», чтобы не потерять его в городских джунглях. Поначалу тело курсанта заботливо отряхивалось и усердно приводилось в меридиан, но постепенно задор заботливости иссяк. Когда чёрная шинель Юры перестала соответствовать уставной форме одежды и он в очередной раз распластался на тротуаре, его запыхавшиеся партнёры лишь устало попинали валяющуюся тушу ногами.

— Вставай, придурок. Допрыгаемся — и как в воду глядели. Бдительная старушка, хранительница балтийских морских традиций, помнящая ещё матроса Вакуленчука, с криком: «Курсантика бьют!» оповестила об этом комендатуру.

Появление блюстителей нравственности оказалось неотвратимым до безобразия. Характерно подлым приёмом комендантские сатрапы ухватили курсантов сзади за ремни, застёгнутые согласно уставу поверх шинелей. В такой сложной ситуации только «Черпачок» сообразил аккуратно расстегнуть кожаный аксессуар и изобразить дерзкий побег. Его, конечно, догнали и за коварную наглость отметелили так, что сломали челюсть. Ужаснувшись содеянному, патруль также легко, как и бил, пошёл на мировое соглашение и в знак отступного вместо гауптвахты отвёз компанию в госпиталь, где Юра вынужденно провёл две недели имея в рабочем состоянии только узкую ротовую щель. Кушать было крайне неудобно, поскольку товарищи в качестве гостинцев привозили только баранки. Юре приходилось тщательно растирать сушки в порошок и далее посредством газетного кулька засыпать крошки в рот. Раны зарубцевались, но тяга к приключениям не исчезла.

Итак, командование флота неоправданно долго продолжало искать корабли для лейтенантов, что само по себе расхолаживало молодых офицеров. В то время как основная их масса лихорадочно просчитывала варианты благоприятного для себя трудоустройства, «Черпачок», проявляя безответственную беспечность, исчез из поля зрения не только руководства, но и товарищей.

Безуспешные попытки выйти на след предателя коллектива не приносили результатов. Оставался единственный шанс — надавить на остатки чувств ответственности офицера. Интуитивно копируя запорожцев с известной картины Ильи Репина, чрезвычайно веселясь, друзья Юры совершенно не думая о последствиях написали лаконичную записку:

«Уважаемый тов. Черпаков, если в течение 24 часов Вы не явитесь в распоряжении
в/ч 12345 (произвольно), я буду вынужден пересмотреть Ваше назначение.
С коммунистическим приветом.
Вице-адмирал Иван Хурс (Реально)»

Когда на следующий день «Черпачок», уставший от адюльтера, появился на съёмной квартире, его домашняя хозяйка сопроводило письменное послание жутким повествованием о неоднократных попытках каких-то морячков найти лейтенанта. Вспомнив-таки о своём морском предназначении Юра в панике рванул в штаб флота, ибо дислокация вышеупомянутой войсковой части была для него неизвестна. Там, увидев фамилию известного действующего адмирала и якобы его подпись, осторожно попытались установить личности загадочных морячков-казачков и ничего не добившись от потного и дрожащего лейтенанта, передали записку морскому военачальнику, который вволю отсмеявшись дал какую-то несерьёзную команду найти подлецов. Черпаков же через сутки, не без содействия адмирала, получил назначение на крейсер, что по лейтенантским меркам являлось крайней неудачей для начала офицерской карьеры, где все ужасы корабельной службы автоматически возводились в куб.

Говорят, что одних море лечит, а других калечит. Сей философский постулат достаточно спорен, поскольку и то, и другое оно делает параллельно с каким-то садистским удовольствием. В конечном итоге результатом сложной борьбы и издевательств над человеческой сущностью является злость: если на самого себя — выживешь, на других — сломаешься. Если же обвиняешь во всех напастях и свою невезучесть и остальной мир — готовься к непредсказуемости развития линии жизни. Через полгода службы на крейсере Юре стало настолько голодно, холодно, неуютно, тоскливо, беспросветно и безысходно, что его мозг залихорадило в поисках достижения более комфортной жизни. Наиболее эффективным, с его точки зрения, способом приближения искомой цели являлось создание климата полного раздражения корабельного начальства не только от выполнения им функциональных обязанностей, но и самого присутствия Юры на корабле.

Прежде всего, он завёл амбарную книгу «народного контроля», с которой неотвратимо следовал за мичманом из продовольственной службы при взвешивании продуктов для приготовления обеда и тщательно фиксировал граммы и килограммы отпускаемой снеди. Нервы представителя пищеблока завибрировали и на временной основе вошли в резонанс с совестью, что позволило резко увеличить на радость личного состава количество котлет на камбузе и параллельно снизить пищевую калорийность съестного в доме мичмана. Войдя во вкус, «Черпачок» принялся регистрировать все корабельные расходы, включая ветошь, мыло, краску и т.д., чем довёл исполнителей до крайне взвинченного состояния. При этом он старался подвести политическую базу под свои фискальные действия с использованием цитат из работ классиков марксизма-ленинизма. На одном из совещаний офицеров в кают-компании крейсера Юра кратко изложил тезисы правильной хозяйственной деятельности по трудам В. И. Ленина. Этим он полностью дезориентировал обычно находчивого замполита и лишил его возможности пресечь непонятные действия лейтенанта. Аудитория же пришла к выводу, что неизвестно какая из сторон медленно, но верно сходит с ума.

Мичман-продовольственник попытался откупиться от назойливого контролёра, предложив в ответ на лояльность борца за справедливость ряд дефицитных продуктов. Юра, справедливо рассудив, что кто-то всё равно сожрёт эту вкуснятину, пошёл на взятку, но коварно продолжил свой сыск. Имея и так весьма крупную фигуру, он стал носить форменную одежду на два размера больше, что позволило класть в правый карман брюк вилок капусты, в левый — пару килограмм огурчиков и помидорчиков, внутренние карманы уютно покоили бутылки с уксусом и подсолнечным маслом. В каюте вся эта снедь мелко шинковалась, тщательно выкладывалась в большую ванночку для проявления фотографий, любовно мялась руками до появления обильного овощного сока и щедро сдабривалась специями. Блюдо называлось просто: «Второй завтрак». Насытившись в очередной раз, к слову сказать, не в одиночку, а в компании друзей, владеющих тайной далеко идущего замысла, немного поработав с трудами классиков, Юра пошёл на приём к доктору Вите. «Терапуля», так ласково называли его сослуживцы, весь лечебный процесс превратил в раздачу разноцветных таблеток, сложенных в стеклянную банку с широким горлышком, и нанесения на живот йодной сеточки независимо от сложности болезни. Когда какой-нибудь боец, согнувшись от недомогания, входил в медицинский блок, Витя благосклонно позволял больному вытащить из банки горсть таблеток. По его замыслу, неизбежно среди вытащенной фармацевтической дозы окажется та искомая таблетка, которая излечит запущенную болезнь.

«Черпачок» же пришёл к доктору не за лекарством, а в поисках якобы психологической помощи.

— Витя, таблетки кушай сам, — начал он. — Ты мне лучше растолкуй военно-морской сон. Представь Госпитальную бухту, бочки с привязанным к ним крейсером. Я на берегу у торпедного аппарата. Командир с замполитом носятся по палубе и умоляют сохранить корабль как боевую единицу флота. Иногда я иду на компромисс с совестью и прощаю сатрапов, но чаще всего всаживаю три торпеды в борт посудины и с величайшим мазохизмом и удовлетворением наблюдаю за агонией крейсера. К чему бы всё это?

Доктор затравленно наблюдал за Юрой с ужасом осознавая, что его размеренной врачебной жизни наступает «кирдык», ибо наличие на судне бацилл шизофрении у офицера куда опаснее эпидемии желудочного расстройства у личного состава. И клизмой здесь не отделаешься. Рапорт эскулапа по инстанции о признаках психического состояния «Черпачка», несомненно, воспримется высоким начальством не только как медицинский диагноз, но и дело политическое. Здесь требовалось крепко подумать.

Внешне хладнокровие не покинуло Витю. Прочитав Юре небольшую лекцию о профессиональных симптомах переутомления у моряков и настояв на выдаче порции разноцветных таблеток, «Терапуля» принял волевое решение о размещении больного в лазарете на пару дней. Однако лейтенант категорически отказался от госпитализации сославшись на массу неотложных дел и непреодолимую тягу и любовь к службе. Поэтому без соответствующих консультаций с руководством раздражать «Черпачка» своей настойчивостью доктор не решился. Едва пациент покинул амбулаторию, Витя живенько рванул к большому замполиту, мучительно искавшему в тот момент новые формы политико-воспитательной работы. Выслушав сбивчивый доклад доктора о появлении на корабле признаков сумасшествия, лысый череп политрабочего стал похож на шляпку мухомора: белые бисеринки пота на красном фоне мыслительного аппарата. Маленькие глазки зама, имевшего в корабельных кругах кличку «Дятел» за стремление задолбать каждого «неразумного» по поводу и без, обречённо забегали в надежде сей момент найти виновного. Ситуацию осложняло то обстоятельство, что это нестандартное происшествие случилось в канун инспекции крейсера командующим флотом, в ходе которой возникала стопроцентная вероятность вскрытия фактов отсутствия политической благонадёжности у офицеров.

Естественно, по привычной схеме подчинённости втык получил маленький замполит, обязанный ведать умами подразделения, где обретался «Черпачок». Политработнику было велено мягко поговорить с офицером, добиться его расположения и заручиться обязательством не предпринимать никаких сомнительных с точки зрения здравого смысла действий в ходе комплексной проверки штабом флота. Стремление зама подключить командира крейсера, который всегда был над схваткой, к стабилизации обстановки на корабле не увенчалось успехом. Спустившись в каюту лейтенанта, находящейся на нижней палубе корабля, где никогда не видели солнечного света, где через открытые люки машинного отделения лезли лязг и копоть корабельных котлов и чумазые матросы-механики, маленький зам застал Юру в благостной нирване. Тускло светила настольная лампа, на бортовой переборке красками был нарисован весёленький иллюминатор с легкомысленными занавесками в горошек, но главным элементом интерьера помещения была самодельная икона на ватмане с ликом Христа, выполненном пастелью. В очередной раз замполит застыл в шоке от крамолы, творящейся на корабле, и простился со сладкими перспективами служебного роста.

— Лий — ти — нант, — взвизгнул он. — Бога же нет! Вы же комсомолец!

— Докажи, — совсем миролюбиво ответил «Черпачок».

Зам долго и суетливо собирал мысли и теологические доказательства в кучку, однако выше догм партийных документов подняться не смог.

— В свете последних решений съезда КПСС Бога нет! — И совсем уже обречённо от сознания ускользающей наступательности в диспуте он брякнул — Отрекись, скотина!

В ответ «Черпачок» высокомерно хмыкнул, по слоновьи вытянув губы, и совсем не по-комсомольски перекрестился.

Тяжело волоча задние ноги замполит был вынужден покинуть поле словесной битвы, которую он вдрызг проиграл. Тем не менее, несмотря на полнейший провал в его душе теплилась надежда, что каким-то образом всё утрясётся и Господь не даст пропасть. Непреложным законом корабельной жизни всегда был принцип неотвратимости: что бы не случилось — завтрашний день обязательно наступит, лейтенанты будут для профилактики наказаны, в пекарне будет выпекаться хлеб, парикмахер — стричь, озабоченные мичманы — искать плохо лежащее, политработники — планировать. Поэтому на некоторое время служебные хлопоты по подготовке к штабной проверке отодвинули на задний план тягостные мысли маленького зама о собственной судьбе. Верх взял природный оптимизм, что позволило ему приступить к организации операции по травле тараканов. Подобные мероприятия на крейсере наряду с борьбой с ржавчиной, ликвидацией «машек» (кисточек для мытья пищевых бачков), укорачиванием длины висков у лейтенантов и прочих неотложных дел, являлись важнейшими элементами оценки боеготовности корабля. Порядок убийства насекомых был чрезвычайно прост: задраивались все люки и горловины, личный состав выводился на верхнюю палубу и по всем отсекам поджигались дымовые шашки. Как правило, дым вредного влияния на тараканов не оказывал, зато последующая после травли жуков жизнь моряков в смраде становилось невыносимой. Но на флоте главное дело — обозначить полезность действий.

Когда «Черпачок», запершись в каюте, ещё пребывал в состоянии злорадного превосходства над политотделом и планирования дальнейших нестандартных действий, корабль был загерметизирован, вентиляция вырублена, то есть дезинфекция началась. Возникшее безмолвие несколько смутило его, однако паника пока не овладела воспалённым сознанием раскольника. Лишь после того, как ядовитые пары и вонь полезли внутрь каюты через дверной шпигат, Юра занервничал. «Замуровали, гады, в отместку» — ужаснулся лейтенант. Противогаз отсутствовал, а поспешные попытки отдраить ближайшие к каюте люки оказались безуспешными. Призвав в помощь все знания по устройству корабля и обвязав голову мокрым вафельным полотенцем, «Черпачок», как молния, пронёсся по нижним коридорам крейсера до кормового люка, единственно открытого для контроля за обстановкой в низах. И поскольку весть о нетрадиционной партийно-политической ориентации Юры уже циркулировала по крейсеру, то появление на верхней палубе опального лейтенанта в слезах и соплях сильно развеселило личный состав. А весёлых кораблей на флоте не должно быть по определению и мнению политрабочих.

На строевой смотр корабль встал в строй по служебному ранжиру, дабы вышестоящие командиры не могли знать о критике подчинённых в их адрес и в последующем отыграться на наиболее ретивых. «Черпачок» стоял среди равных. Сердца партийных боссов бились на пределе человеческих возможностей и не давали шансов уйти от коматозного состояния, но не столько от беспокойства за положительные результаты проверки, сколько за собственную шкуру. С высокой степенью вероятности от Черпакова ожидалась крупная подлянка. И это произошло.

Когда наступила очередь опроса жалоб и заявлений, Командующий флотом, имевший в морских кругах репутацию элементарного хама и матерщинника, изобразил на лице отеческую заботу о подчинённых и размеренно начал обход строя. Естественно, практически все лейтенанты оказались довольны службой и бытом, о чём бодро доложили высокому лицу. Поэтому нестандартный доклад «Черпачка» о его якобы неэффективном использовании на крейсере вызвал у адмирала столбняк.

— Поясни, сынок, — миролюбиво попросил он.

— Считаю, что задействование лейтенанта по прямому указанию командования корабля на обеспечение сохранности котлет на камбузе дискредитирует не только светлое предназначение офицера, но и всю систему корабельной службы, — чётко доложил Юра.

Первоначальное изумление военачальника от наглости «Черпачка» сменилось непередаваемой гримасой разгневанного павиана, сопровождаемой витиеватой игрой слов ненормативной лексики.

— Па — че — му не знаю? — обернувшись к свите грозно вопросил адмирал. — Я вам навтыкаю в жопу уключин.

Некоторые анатомические органы членов вышестоящего штаба инстинктивно сжались и холодно застыли в ожидании акта. В данной ситуации привычно сработал принцип домино, когда близ расположенная к Командующему челядь начала поочерёдно оборачиваться в надежде сей момент найти виновного в корабельных безобразиях. Это продолжалось до тех пор, пока крайним не оказался какой-то штабной каптри, также рефлекторно оглянувшийся, но за леерами было только море и безобразно орущие чайки. Он был вынужден опустить голову, как бы подтверждая свою преступную халатность, чем вызвал глубокое и неподдельное осуждение высшего руководства.

Крейсер еле-еле сдал задачу, ибо и без «Черпачка» было достаточно серьёзных замечаний. Лейтенанту же объявили, что разберутся с его заявлением, забыв при этом о гарантиях личной неприкосновенности, тем самым, развязав руки командованию крейсера. Все тягости корабельной службы посыпались на Юру золотым дождём: на него совсем не художественно орали, регулярно снимали с вахты за полчаса до её окончания с тем, чтобы тут же зарядить на новые сутки и в завершение вообще запретили сход на берег объявив так называемый организационный период. Со стороны лейтенанта нужен был нетрадиционный ход, чтобы переломить ситуацию и не позволить свихнуться в чреве корабля. Поэтому дальнейшая изворотливость «Черпачка» внесла дополнительную пикантность в развитие конфликта между крейсером и отдельной личностью. Убедив корабельного доктора в сильнейшей простуде, Юра на три дня залёг в каюте, прекратил бриться и выходить к обеду в кают-компанию, питаясь только сушёной воблой. Близким товарищам он доверился наполовину: пояснил суть затеи, но о её глубине умолчал.

По истечении великого поста рожа лейтенанта приобрела цвет капустного листа и стала похожа на лик мультяшного чудовища из сказки «Аленький цветочек». Отработав перед зеркалом мимику флотского идиота, «Черпачок» мелко по-бесовски засмеялся от предвкушения конвульсий замполита при очередном нарушении плавности хода корабельной жизни.

— Зовите эскулапа, — весело скомандовал он посвящённым заговорщикам.

Те в свою очередь, изобразив на лицах крайнюю обеспокоенность, шумно ворвались в лазарет к доктору.

— Терапуля, не всё спокойно в нашем гвардейском королевстве. Боимся, что мы теряем «Черпачка».

— Помирает? — ужаснулся лекарь.

— Хуже. Мы теряем его для флота. По-видимому, у него съехала крыша вместе с шифером.

Доктор долго суетился и безуспешно пытался найти соответствующую главу в медицинском справочнике. При всём видимом общем сумасшествии флотской службы реальных фактов глубокого помешательства среди офицеров было ничтожно мало, поэтому наработанные приёмы экстренных медицинских действий отсутствовали. Тем не менее, совместными усилиями разного рода командиров и политработников лейтенанта заботливо переправили в гарнизонный госпиталь, где лучшие медицинские умы взялись промывать мозги новоиспечённому психу.

Совершенно неожиданно для Юры выяснилось, что жизнь в дурдоме оказывается ещё хуже, чем на крейсере. «Черпачок» понял, что погорячился в стремлении избавиться от корабельных тягот и лишений. С первых дней пребывания в лекарне он активно пропагандировал свою теорию шаров, суть которой состояла в главенстве в природе этой формы материи: голова — шар, жопа — шар, глаза, живот и прочее, не говоря уже о яйцах. Для усиления научных выкладок Юра уговорил коллег-моряков принести ему игрушечную машинку на верёвочке, подчёркивающей важность движения для шара.

Лечащий врач, целый полковник, сначала добросовестно пытался разобраться в хитросплетениях мозговых извилин лейтенанта, но запутался и был вынужден поставить нестандартный диагноз, а для выхода дури из организма доктор прописал Юре уколы в один из человеческих органов, входящих в список шаров. Было настолько больно, что «Черпачок» смалодушничал и сознался в обмане.

— Посадят, придурок! — разволновались за него друзья. — Пойди и повинись.

Юра тут же рванул на заклание госпитальных медиков, сбивчиво пытаясь обосновать зигзагообразность своих мыслей и убеждений, однако доктор лишь помотал седой головой и грустно констатировал: «Абсолютно ничего не понимаю!». Диагноз был незамысловат: «Атипичная шизофрения», то есть не как у всех. Лечение в психбольнице активизировалось, привычно продвигаясь к исцелению неразумного лейтенанта и возвращению его в строй.

На корабль «Черпачок» прибыл через месяц с положительными результатами лечения, удивительно смирным и покладистым, хорошо кушал и не задирал политрабочих. Тем не менее, привлекать его к несению вахт опасались, справедливо рассудив, что от придурка всего можно ожидать. Старпом же категорически не приветствовал пассажиров на крейсере, поэтому совсем скоро Юру впрягли в корабельное дежурство по полной программе. Естественно, ему опять стало плохо, что вполне соответствовало диалектике материализма, когда всё развивается по спирали, но на более высоком уровне.

Как всегда ситуацию с возможным обострением взаимоотношений личности и общества спас боевой приказ о выходе крейсера в море и его следовании на Северный флот с попутным решением ответственных задач. Поддавшись общему ажиотажу подготовки к боевой службе, Юра на время забыл о своих крамольных мыслях и активно участвовал в корабельной жизни. Так всегда происходит с моряками: от смены обыденности проходит хандра и возникает обманчивое чувство надежды на радужные перемены. Поэтому, когда крейсер прибыл в Североморск и началась рутинная якорная служба, тоска по воле вновь обуяла лейтенанта, выход из которой мог быть в двух вариантах: либо пьянство, либо нечто экстраординарное, вытекающее за рамки обыденного.

Не утруждая себя поисками высоких материй, «Черпачок» записался в секту баптистов, чем несказанно удивил корабельный коллектив и поверг в ужас замполитов. Налицо проявились все признаки шизофрении, поэтому мнение всех инстанций было единодушным — немедленно госпитализировать. Однако в силу приписки корабля к другому флоту, медицинскую акцию следовало проводить только в Севастополе. К счастью в очередной отпуск убывал главный артиллерист крейсера, строгий и ответственный офицер, которому и была поставлена задача сопровождения больного в город-герой. Несмотря на жёсткое сопротивление важному поручению, после шантажа партийным взысканием капитану 2 ранга нагло вручили сопроводительные документы на «Черпачка».

Он появился у трапа в несколько странном виде: помятая чёрная флотская форма офицера резко контрастировала с огромным тюком из простыни, которую он использовал вместо чемодана с личными вещами. Если комизм этого гротеска вызвал у лейтенантов корабля прямо-таки гомерическое веселье, то командование крейсера даже не знало как реагировать на происходящее. Только настойчивые рекомендации корабельного доктора не нервировать больного и не создавать предпосылок к его нештатному поведению в пути позволили руководству дать «добро» на транспортировку. Сопровождающий же, по их мнению, не сдохнет от перенапряжения и лишний раз не выпьет водочки в дороге.

Юра, видя крайне нервозное состояние артиллериста, решил закрепить степень влияния на ситуацию.

— Ну, я пошёл, — сказал он кавторангу после схода с корабля.

— Да ты чё, Юрок? Нам же в Севастополь, — жалобно, совсем не по-командирски, запротестовал сопровождающий.

Лейтенант долго и серьёзно изучал растерянное лицо оппонента, вроде неожиданно пожалел его и покорно дал отвезти себя на южный берег Крыма. Правда, пару раз за время следования он на всякий случай взбрыкнул, заставив, как говорят, скиснуть молоко у старшего товарища.

В госпитале жизнь «Черпачка» пошла по тому же сценарию, что и в прошлом: уколы, боль, сожаление об избранном пути, мобилизация внутренних сил и резервов, неустойчивое чередование отчаяния и крепости духа. Когда через пару месяцев крейсер вернулся из северных краёв в родную базу, Юра уже убедил себя и медицину в стабильности своего заболевания. Для завершения процедуры демобилизации офицера следовало провести через гражданские психиатрические учреждения, один из которых находился в Симферополе. Лучшим и безопасным вариантом транспортировки, по мнению военных специалистов, являлось сопровождение сумасшедшего силами корабельных офицеров. Выбор пал на доктора Витю, изначально выявившего неизлечимый недуг и одного из близких сослуживцев «Черпачка». Путь в психбольницу был неблизким и поначалу проходил штатно. Юра тихо улыбался и рассказывал товарищу о стратегии дальнейшего поведения. Неожиданно он встрепенулся.

— А теперь мы немножко потанцуем. Что-то корабельный эскулап сбился с нюха и потерял бдительность. Остановите у книжного магазина, — строго потребовал он у водителя автомашины скорой помощи. Доктор Витя задёргался, но после недолгих раздумий принял верное решение.

— Не будем нервировать больного. Пусть подберёт себе литературу, — справедливо рассудил он. На прилавках книжного развала Юра выбрал сборник материалов очередного партийного съезда и книгу о злобных происках НАТО. В завершение культурного времяпрепровождения он остановился у огромного портрета генсека КПСС  Л. И. Брежнева и самым серьёзным образом начал базарный торг, требуя солидной скидки. Естественно, будучи не при делах персонал книжной лавки дружно пытался просветить легко возбудимого клиента в твёрдости ценовой политики государства и прочих бреднях полиграфии.

Изрядно наволновавшись, настолько убедительно отработал сценку лейтенант, доктор и вроде бы бывший в курсе замысла сослуживец с большим трудом уговорили «Черпачка» завершить диспут в магазине, вернуться в автомашину и продолжить путь. Далее поездка прошла по плану без особых эксцессов. Ворота дурдома закрылись за Юрой на очередные несколько месяцев, тем самым превратив мечту о свободе в слабо тлеющую звездочку на небосклоне обыденности.

Жизнь текла по своим законам, нисколько не сочувствуя и не помогая людям с их проблемами и устремлениями. В какой-то момент крейсер вспомнил о своём неразумном сыне, правда, по техническим причинам. Командир корабля вызвал товарища Юры и поставил ему в принципе несложную задачу.

— Как бы то ни было, лейтенант Черпаков продолжает оставаться в штате и ему начисляют зарплату. Нужно отвезти ему деньги.

С внушительной пачкой купюр приятель несгибаемого страдальца успешно прошёл согласование и был пропущен во внутренний дворик психбольницы, где на первый взгляд бесцельно бродила угрюмая толпа лишенцев. Неожиданное появление в зоне прямой видимости человека в морской форме несказанно удивило придурков, вызвав у них нездоровый интерес. Поначалу их броуновское передвижение приобрело вполне разумный смысл по окружению моряка. По спине посетителя поползли противные мурашки и появился металлический привкус во рту.

— Порвут! — обречённо подумал представитель корабля, хотя взгляд большинства из клиентов лечебницы был вполне осмысленным.

— Как там 6 флот США? — неожиданно поинтересовался наиболее респектабельный псих.

— Доходят слухи о возросшей агрессивности американцев, — вразнобой загомонила толпа.

— Вы чего, ребята? Чем вызван такой интерес к супостату? — попытался извернуться посланец советского флота.

— Никакой тайны, — ответил тот, кто выглядел явно не дураком. — Просто с нетерпением ожидаем захода янки в Чёрное море в надежде скорейшего избавления нас от плена.

— Вовка, дружище! — заорал неожиданно появившийся «Черпачок». — Всем гулять, братцы, — весело приказал он коллегам по больнице. Было видно, что Юра пользовался незыблемым авторитетом у умалишённых, поскольку толпа безропотно подчинилась.

— Кто этот придурок-сторонник США?

— Инженер-изобретатель, пытавшийся помочь стране в техническом прогрессе, — обыденно пояснил «Черпачок». — Стоик. Правда, иногда даёт слабину. Порывается отказаться от изобретения в обмен на свободу. Мы его сообща отговариваем. Вот суть братства гениев в заточении.

Из спокойного и рассудительного монолога «Черпачка» было ясно, что он настроен более целеустремлённо, чем его коллеги по цеху психиатрии, и готов разделить судьбу Джордано Бруно на костре инквизиции, но достичь своей цели.

Юра появился на крейсере только через шесть месяцев: бледный, странный и молчаливый. Проведя в общей сложности больше года в специализированных медицинских учреждениях и имея на руках бумагу о демобилизации, он задумчиво и отрешённо посидел в некогда своей каюте без иллюминаторов, собрал в портфель скромные пожитки и убыл в новый мир.

Корабль, как это и положено, не заметил потерю бойца. У них оказались разные судьбы. Каждый из них упрямо шёл своей дорогой, решая только им известные земные задачи. Стало очевидным, что у оппонентов совершенно разные коэффициенты дрейфа, зависящие от особенностей внутренней организации организма, характера и условий движения по жизни. «Черпачок» то появлялся в поле зрения сослуживцев по флоту, то надолго исчезал. По-прежнему его линия бытия оказалась нестандартной и ломаной. Он выучился на врача, но традиционная медицина в конечном счёте не прельстила его, как и не нашлось для него места на карте своей страны, где душа бывшего лейтенанта могла бы успокоиться. Совершенно неожиданно для окружающих через энное количество лет он оказался в одной из республик Балканского полуострова, которую, кстати, до сих пор насилуют американцы вместо того, чтобы помогать придуркам из психбольниц. У Юры частная медицинская практика нетрадиционными методами лечения.

Размышляя о вечности, само собой становится очевидным, что мир без таких людей оказался бы пресным и скучным, а что касается пути, выбранного лейтенантом, то нельзя подняться в небо, не наследив на земле.

Удачи тебе, дружище!