Андрей Левандовский
БПК «Скорый» — первые годы службы

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.
ДВАЖДЫ КРАСНОЗНАМЕННЫЙ БАЛТИЙСКИЙ ФЛОТ.

УЧЕБНЫЙ ОТРЯД

Школа готовила корабельных специалистов: радистов и гидроакустиков. Гидроакустики готовились для флота и морских частей погранвойск. Пограничники отличались зеленой окантовкой погон без букв «БФ», надписью на ленточке «Мор.части погранвойск», а главное, двухлетним сроком службы. Командиром учебного отряда был капитан первого ранга Ячменев.

Почти сразу после прибытия мы прошли очередную медицинскую комиссию и нас распределили по подразделениям. Я и Исаев попали в 5 роту. Командиром роты был капитан третьего ранга Комаров. В нашей роте было еще три офицера в звании капитан-лейтенантов: замполит, помощник по строевой части Беспалов и еще один офицер с обожженным лицом. Остальной командный состав — старшины срочной службы. Один из них главстаршина Трипелец из Севастополя. Рота состояла из четырех смен. Командиром нашей второй смены был старшина первой статьи Пукемов, первой смены — старшина первой статьи Кукса. В нашей смене было 33 курсанта.

Нас разместили на втором этаже серого корпуса. Два помещения в крыльях здания — кубрики. В каждом располагалось по две смены. Мне досталась двухъярусная койка в дальнем углу у окна. Места распределялись по росту, по месту в строю. Моим соседом по койке с первого этажа стал курсант Трифонов. Двухэтажные койки были только в одном ряду, остальные — нормальные. Первые дни мы занимались маркировкой обмундирования (с тех пор помню номер военного билета), подшивкой погон, боевых номеров на карманах рабочего платья. Мне достался боевой номер Р-52-14. Нас учили как правильно и быстро укладывать обмундирование на ночь, на время одеваться и становиться в строй. В общем, все то, что известно всем, кто служил под термином «курс молодого бойца». Это бесконечные строевые занятия. Начало лета было неожиданно жарким для Прибалтики, и с нас сходило «семь потов». Через месяц с небольшим мои рабочие ботинки начали разваливаться. Мне пришлось просить родителей купить и прислать новые. Внешний вид обуви я подробно описал в письме.

Конечно, была флотская специфика. Нас приучали к корабельной терминологии. Было непривычно называть обычную лестницу, ведущую на наш этаж, трапом, а пол в помещении — палубой. С первого июня начались занятия в классах. Четвертого июня каждому был выдан автомат, хранящийся в оружейной комнате. Мы начали заступать в наряды по камбузу, дневальными по гаражу.

Появились первые взыскания. Основной вид наказания драить палубу центрального прохода, соединяющего кубрики. И уборка гальюна. Естественно по ночам. Достаточно было набрать несколько взысканий, затем отработать две-три ночи, не выспаться, и можно было гарантированно получить новые, например, за сон на занятиях. Я тоже в конце июня «схлопотал» два наряда, за то, что при выполнении строевых упражнений с оружием по команде положил автомат на плац, и, заметив, что он лежит не ровно с другими, пытался подвинуть его ногой.

Пятнадцатого июля комиссия из штаба флота проводила смотр. Из-за ливня проверку строевой выучки проводили в помещении роты. Оценки получили неудовлетворительные. Семнадцатого июня нам была выдана парадная форма. Ее тоже подписали и сдали на хранение в каптерку. В фотоателье, расположенном на территории части мы сделали свои первые снимки в форме. Поскольку мы носили только рабочую одежду, в ателье нам давали форменку и безразмерную бескозырку. Мне, например, чтобы она держалась на стриженной наголо голове, фотограф сзади вставил спичечный коробок. Зато было, что отправить домой.

Восемнадцатого июля рота заступала в наряды. Мне повезло: меня и еще двоих курсантов назначили дневальными по плавсредствам. Нам выдали пропуска, штык-ножи, и мы самостоятельно через город направились на шлюпочную базу. Под нашей охраной находились катер, несколько шестивесельных ялов и двухвесельная шлюпка. Сутки мы были предоставлены сами себе. Днем мы осколками стекла циклевали доски причала и, пользуясь случаем, загорали. Перед присягой нам устроили стрельбы холостыми патронами на территории учебного отряда, а через несколько дней мы отправились за город на стрельбище. Каждому выдали по пять патронов. Мы должны были выполнить по мишени несколько очередей?! Зато потом наши офицеры дали себе волю, выпустив по несколько рожков. Когда вечером мы вернулись в часть, мне сообщили, что ко мне на принятие присяги приехали родители. Я встретился с ними. Родители сказали, что мне разрешили завтра несколько часов побыть с ними. Это было против правил, до присяги увольнений не разрешали. Возникла проблема с парадной формой, никак не могли подобрать брюки по росту.

На следующий день я поехал с родителями в Палангу, где они остановились в кемпинге. 27 июня 1971 г. мы принимали присягу. Сохранилась кинопленка, которую снял отец. Выносят знамя части, проходят парадным строем подразделения, мы произносим слова присяги. Отца, как участника войны, попросили выступить. Во второй половине дня мне и моему товарищу Исаеву дали увольнительные. Родители посадили нас в старый «Москвич» и отвезли за год на берег моря. Время встречи пролетело незаметно. А затем снова началась служба...

Мы привыкли к сложившемуся распорядку, притерлись друг к другу. Мысли о доме все реже посещали меня. Да и времени свободного было мало. Каждое утро я просыпался за несколько минут до подъема, когда раздавался негромкий щелчок включаемой трансляции, и ждал сигнала «Подъем», по которому надо начать отработанные движения по одеванию и обуванию. Потом бегом вниз на физзарядку, и далее по расписанному до минут распорядку дня.

Занятия проходили в учебных корпусах, расположенных на территории через дорогу от жилой зоны. Кроме политзанятий, изучения уставов, оружия и других общевойсковых дисциплин, мы начали изучать морское дело, гидроакустику, работу на ключе. Самые интересные, конечно, были занятия по военно-морскому делу. Занятия проходили в хорошо оборудованном классе. Вдоль стен стояли макеты кораблей, подводных лодок и самолетов, отдельных корабельных элементов, выполненные руками курсантов. Занятия проводил капитан-лейтенант Беспалов. Изучали Морской устав, классификацию кораблей, устройство шестивесельного яла, отдельные элементы кораблей, морские узлы, борьбу за живучесть и многое другое. Здесь переплелись современная корабельная техника и традиции, дошедшие до нас со времен парусного флота.

Нашему взводу повезло, мы изучали две довольно современные гидроакустические станции: кругового обзора МГ-312 «Титан» и целеуказания МГ-311 «Вычегда». Впоследствии моя работа на корабле проходила именно на этих стациях. Курсанты других взводов изучали устаревшие стации «Тамир» и «Пегас». В кабинете располагались агрегаты и пульты станций, а на стенах висели их большие схемы. Практические занятия по гидроакустике проходили в отдельном кабинете. Каждый курсант занимал место перед тренажером станции «Тамир» и наблюдал на маленьком экране за всплесками отраженных сигналов, а в наушниках звенели звуки посылок и эхо. Для того чтобы мы различали шумы моря и различных кораблей, нам ставили пластинки с записями голосов дельфинов, шумами кораблей и подводных лодок на различных скоростях хода. Перед прослушиванием назывался класс корабля и ход в узлах. В кабинете висели плакаты с тактико-техническими данными и изображениями подводных лодок НАТО.

Во дворе находился специальный отсек с двойными стальными стенками, в котором отрабатывались действия по борьбе с водой. Внутренние стены имели пробоины различного размера и формы. В отсеке находился запас аварийного имущества и приспособлений. При тренировках из больших пробоин с рваными краями вода вытекала с небольшим напором, зато из маленьких отверстий хлестала вовсю. А когда давали команду убрать пластыри и чопы, на нас обрушивался шквал накопившейся воды. Школа имела шлюпочную базу. Туда нас водили строем через город. Мы проводились практические занятия на шестивесельных ялах. Ходили на веслах и под парусами.

В помощь старшинам из числа курсантов были назначены командиры отделений, по два на смену. Отличительным знаком командира отделения был нагрудный боевой номер красного цвета. По какому принципу назначали этих людей не известно. У нас в роте было два куранта со схожими фамилиями Коновальчук и Ковальчук. Первый был достаточно грамотный со средним техническим образованием, второй еле-еле говорил по-русски и был туповат. Он и был назначен командиром. Толи перепутали фамилии, а может, сделали так специально. Сначала горе-командир и команду произнести не мог, а потом появился такой гонор, что с ним связываться никто не хотел.

Однажды нас подняли среди ночи, построили и повели в городской бассейн сдавать нормы по плаванию. Кстати, как потом я узнал, часть моих сослуживцев по кораблю вообще не умели плавать. В бассейне нам сказали, что зачет ставится всем преодолевшим дистанцию любым способом за любое время. В начале августа нам устроили культпоход. Мы посетили музей обороны Лиепаи, потом нас повели в гавань, где стояло большое количество законсервированных кораблей, кажется тральщиков. В заключение нас провели через городской пляж. Картина: загорающие люди и толпа моряков в форме три обливаясь потом, идет по песку.

Изредка с территории учебки вдалеке за деревьями в небе появлялся серебристый аэростат заграждения. По слухам его подъем означал прибытие какого-то должностного лица из командования. Аналогично подъему флага на мачте корабля при нахождении на нем флагмана. Однажды нас направили на работы в том направлении, где поднимали аэростат. На берегу залива находилась, кажется, топливная база, где мы должны были выполнять работы — обкладывать дерном основания топливных цистерн. Аэростата в этот раз я не увидел, зато у причала красовался большой боевой корабль. Бросились в глаза башнеподобная фок-мачта с антеннами и счетверенные контейнеры расположенные наклонно по бортам. Тогда я не знал, что это был большой противолодочный корабль проекта 1134А. На палубу такого корабля я ступлю через несколько месяцев. За время пребывания в учебном отряде у меня было несколько неприятных эпизодов, в конечном итоге повлиявшим, как мне кажется, на дальнейшую службу.

У нас в части была приличная библиотека. В короткие часы досуга можно было посидеть в читальном зале или взять книгу с собой. Однажды я в числе нескольких курсантов был назначен на работы в городе. Нас направили в одну из городских школ. В спортзале мы перетаскивали спортивный инвентарь, с какой целью сейчас не помню. Работа была не тяжелая, а пребывание за пределами части создавало иллюзию свободы. Нас было человек восемь, все из других взводов. Старшим был назначен командир отделения из курсантов. Он то и стал поговаривать, что после обеда по окончании работ можно было бы выпить. На обед мы вернулись в часть. После обеда был час свободного времени. Свободного относительно. Находится в кубрике, на глазах у отцов командиров не хотелось. Сразу найдется какое-нибудь занятие для праздно проводящего время курсанта. Я взял книгу и отправился в заросли кустов недалеко от плаца. Увлекшись чтением, я пропустил построение на развод по работам. Выходить из кустов с книгой, когда все в строю и куча начальства не хотелось. Как быть дальше тоже было не ясно. После развода мою группу от дальнейшей работы отстранили. Стали выяснять, когда я пропал. Может, вообще, в часть на обед не приходил. Я невольно сорвал выпивку у товарищей. Я некоторое время еще оставался не замеченным, но скрываться долго тоже было бессмысленно. Я появился в кубрике, о чем было немедленно доложено начальству. Мне приписали, чуть ли не самоволку. Самое неприятное и удивительное, что старший группы при мне сказал Беспалову, что я всех уговаривал не работать, а вместо этого устроить пьянку. Оправдываться мне не хотелось, я молчал. Сказал только, что готов понести любое наказание.

С тех пор я заметил к своей персоне пристальное внимание. Несколько раз читали мои письма. Потом попался на глаза мой конспект, где над схемами станций я по глупости написал их названия и обозначение, что по тем временам считалось криминалом. По отдельности пиши, пожалуйста: или «Титан» или МГ-312. Как сказал замполит: если бы он не знал моего отца, то меня можно было записать чуть ли не западные агенты. В общем, чепуха, но тогда было неприятно.

Были и комические моменты. Перед каким-то смотром мне было поручено сделать чехлы для сапожных щеток. На всю смену. Из картона я наклеил три десятка коробочек с открытыми торцами. Потом их надо было покрасить. В моем распоряжении был только набор гуаши. Краска не очень подходящая, но какая есть. Я выбрал ярко оранжевый цвет... Когда результат моих трудов увидел мой командир смены, вид у него был обалделый. Через некоторое время у него в глазах появилась мысль, и он произнес замечательную фразу: они у нас в тумбочках будут, как кирпичики лежать. Действительно во время смотра, когда дверцы тумбочек были открыты, в полутьме ровными рядами светились коробочки с сапожными щетками. Старшина Пукемов на свои деньги купил на всех одинаковые белые расчески. А головы курсантов при этом подстрижены наголо! Начальство осталось довольным.

Кстати, был спор с командирами, какие предметы можно хранить в тумбочках. Ну, естественно, туалетные принадлежности, сапожные щетки, еще какая то мелочь. А письма? Письма нельзя, это вообще признак мещанства! А фотографии близких? После паузы был ответ: ладно, фотографии можно, но заклеенных конвертах! Я оказался мещанином и за три года сохранил все письма любимой девушки!

В середине лета в роте появились несколько старших матросов. Оказалось они из предыдущего выпуска. Их оставили для прохождения службы в школе, с перспективой на старшинские должности. Перед нашим приходом в часть их направили на корабли для прохождения практики. У курсантов с ними сложились более доверительные отношения, чем со старшинским составом. Там все регламентировалось требованиями устава, в том числе обращение по званию и на «Вы». Бывшие практиканты делились с нами своими впечатлениями о времени проведенном на кораблях. В их рассказах упоминались сложности в отношениях с экипажами. Позднее я понял, что возможно, так команды относились к людям, которым предстоит вернуться на берег и впоследствии начать притеснять новых курсантов. Наступила осень. Приближались выпускные экзамены. Все чаще шли разговоры о дальнейшей службе. Традиционно распределение шло по двум флотам ДКБФ и КСФ.

В начале октября мы бежали строем. Я споткнулся и упал на асфальт, ушиб руку. В течение недели я ходил на физзарядку, делал приборки, выполнял другие работы. Ребро ладони левой руки продолжало болеть. Я пошел в санчасть. Мне наложили повязку, освободили от физических работ. Потом в сопровождении девушки-сержанта медицинской службы направили в госпиталь на рентген. Оказалась трещина. В часть я вернулся в гипсе.

Естественно, меня освободили от работ и физзарядки. В строю я тоже ходил «на шкентеле». Сдавали несколько экзаменов. 25 октября был первый экзамен по политподготовке. Запомнился только экзамен по ВМД. В билете было несколько вопросов, в том числе один по устройству шлюпки и последний практический по вязанию морского узла. На вопросы я бодро ответил. С узлом вышла заминка — моя левая рука была в гипсе. Мне достался беседочный узел, единственный из всех изучаемых, с которым у меня была проблема. Комиссия, естественно, от меня ничего не могла потребовать. Но я изобразил некую пантомиму, руками вокруг своего пояса, что все были удовлетворены. Отлично!

На «Отлично» были сданы экзамены по политической подготовке, по специальности, ЗОМП. Четверки по общевойсковой подготовке и физзподготовке. После экзаменов, 30 октября, нам были выданы свидетельства об окончании обучения. Я был распределен на Северный флот.

Перед выпуском я отправился в санчасть, чтобы снять надоевший гипс. Но мне сказали, что это можно сделать только через две недели.

После взаимного прощания, на следующий день нам было выдано вещевое довольствие и мы отправились на вокзал. Первое, что я сделал, оказавшись в поезде, размотал бинт и засунул гипс под сиденье. Мы сделали пересадку в Ленинграде. Поезд шел через Петрозаводск и Мурманск в Североморск.